Время было позднее, и предотъездная суета постепенно стихала, отъезжающие стали заходить в вагон. Наконец показалась высокая, сутуловатая фигура Меркулова. Он нес под мышкой пухлую папку. Подойдя, не стал публично выказывать свое сердечное расположение к друзьям, хотя ни для кого оно не было секретом. Посмотрел на свои часы и заметил, что осталось пять минут, говорить, собственно, уже не о чем, протянул папку Турецкому и сказал, что в ней некоторые документы, которые ему могут понадобиться в Питере.

Потом он окинул взглядом провожающих и сделал многозначительное лицо: мол, а я что говорил? Улыбнулись, стали прощаться. Вроде ничего не было сказано, тем более сделано, а приятно.

– Ступайте, друзья мои, – сказал Костя на прощанье, полуобнял их и пошел к выходу.

Вернувшись в свое купе, Турецкий тут же открыл папку, чтобы посмотреть, что за документы забыл ему передать еще в Генпрокуратуре Меркулов. И засмеялся.

Тщательно обернутая в несколько газет, в ней находилась полулитровая фляжка коньяка. И где он только сумел раздобыть такую!

– Золотой у тебя шеф, – со значением произнес Грязнов и вознамерился немедленно отметить это замечательное обстоятельство.

Александр, естественно, уже успел рассказать о последних советах Меркулова и имел также все основания поддержать мысль Вячеслава. Но в тот момент, когда металлическая пробка с легким хрустом покинула горлышко, в дверь постучали и, прежде чем Грязнов успел спрятать фляжку за спину, в купе заглянул господин Латников собственной персоной.

– О! – радостно воскликнул он. – Какие молодцы! Вот это я понимаю! Позволите присоединиться?

Что оставалось делать? Два стакана предательски застыли на столике. Сделав приглашающий жест располагаться на застланном ложе, Александр вышел к проводнице и вернулся с третьим стаканом. Вячеслав разлил не по-солдатски, понемногу. Он уже достал из своей сумки свежий батон и сверток с аккуратно нарезанной, пряно пахнущей копченой колбасой.

Молча сдвинули стаканы, кивнули друг другу и выпили. Закусывая бутербродом, Валентин Евгеньевич откинулся на спинку и задумчиво произнес:

– Мне все это напоминает самые лучшие времена...

Ответа фраза не требовала, поэтому обошлись согласными кивками. Но после второй дозы Грязнов, как в известном английском анекдоте, решил продолжить беседу:

– Традиция... – многозначительно заметил он.

– Исконно русский обычай, – спустя некоторое время поддержал и Турецкий.

– Чего это мы как на светском приеме? – вдруг рассмеялся Латников. – А вы молодцы, мужики. Давай еще, Вячеслав Иванович. – И подставил свой стакан. – Я, собственно, о чем хотел вам сказать... У вас там, – он посмотрел на Турецкого, – наверняка всякие уже разговоры пошли...

– В смысле? – сделал непонимающие глаза Александр.

– Да об этой очередной кампании, – небрежно бросил Латников. – О поездке и прочем. Хотя у нас, на Житной, тоже болтать любят... Вот уж истинно российская ментальность! А если хотите мое мнение на этот счет... – Он поочередно посмотрел на Грязнова и Турецкого, а те немедленно изобразили такое внимание, чтобы у заместителя министра не возникло и подозрения, будто они не искренни в своем интересе к его соображениям. – Президент прав стопроцентно. Его решительный шаг вызовет полное понимание в обществе.

– А разве есть сомнения? – не удержался Турецкий.

– Вот приедем и увидим, – многозначительно поиграл бровями Латников. – А заодно я и вам хочу сказать. Вам, Александр Борисович, и вам, Вячеслав Иванович. Я знаю, что вы давно уже отлично работаете, как говорят альпинисты, в связке. Так вот, не берите себе в голову, будто я еду специально для того, чтобы руководить вашими действиями. Потребуется какая помощь – ради бога. Обращайтесь немедленно. И я сделаю все, что будет в моих силах. Не стесняйтесь и информировать о ходе следственных мероприятий. Исключительно в том смысле, чтобы я мог в любой момент в свою очередь информировать президента. Если у него вдруг появится вопрос. А что-то советовать вам, тем более совать палки в колеса – боже упаси! Я уверен, что мы с вами достигнем полнейшего взаимопонимания. Точно такого же, как и в соблюдении истинно русских обычаев.

Латников щелкнул по горлышку фляжки и поставил свой стакан:

– Спасибо за гостеприимство, пойду отдохну. Спокойной ночи.

– И вам всего доброго, – дружно пожелали хозяева купе.

Грязнов поднялся, чтобы проводить Латникова. Вернувшись, рухнул на койку и ожесточенно вцепился пятерней в свои редкие и пегие от обильной седины кудри.

– Чего ему надо было?

– А ты, Славка, не понял? Того же, чего хотел легендарный Костя Остен-Бакен от подруги своего детства Инги Зайонц, – взаимности, вот чего. К тому же не могу исключить, что наша с тобой победа может стать в еще большей степени его выигрышем. Пред светлым ликом президента. Кто-то ж должен будет доложить о результатах.

– А если их не будет? В плане положительных?

– Значит, доложим мы. А он добавит, что выдал нам карт-бланш. Мы же, как люди порядочные, будем вынуждены подтвердить его слова. Не так?

– Давай лучше допьем эту и прикончим заодно и мою. А то уже завтра может быть не до них.

– Смотри не накаркай!

– Тьфу-тьфу-тьфу! Устроит? Тогда наливай. И дверь закрой, а то еще кому-нибудь придет охота подкрасться на запах, хотя...

– Чего?

– Да спят уже все. Как сурки. Или пьют. Под подушками.

– Бедные люди...

– Да брось, – лениво отмахнулся Грязнов. – Это мы бедные люди. Для нас аврал объявлен. А для них – отдых с променадом.

Глава тринадцатая

ПЕРВЫЕ ИТОГИ

Встреча проходила на высшем уровне. На вокзал прибыл сам господин губернатор, хотя нужды в том никакой не было. Рядом с ним Турецкий увидел и городского прокурора Семена Макаровича Маркашина. А совсем в стороне стоял Виктор Гоголев и делал им с Грязновым знаки, чтоб они не теряли времени на болтовню. Но Латников, о чем-то беседующий с губернатором, который был на голову выше его и оттого заместителю министра приходилось комично задирать голову, вдруг обернулся, поискал глазами и заметил-таки в толпе министерского люда Турецкого. Вежливым, но в то же время повелительным жестом пригласил подойти к себе. Турецкий вздохнул:

– Начинается... А тебя чего не зовет? – буркнул Славе.

– Я из его конторы. Это ты у нас сам по себе. Иди, видишь ведь – начальство мается.

– Представляю вам руководителя оперативно-следственной группы Александра Борисовича Турецкого.

На лице Алексеева, вяло пожавшего протянутую руку, не отразилось ни малейшего интереса. Даже обидно стало. Зато Маркашин, почти незаметно подмигнув, первый протянул руку. Турецкий ответил ему столь же быстрым знаком расположения. Были еще какие-то протянутые руки, но Александр не стал запоминать лица и чины губернаторской свиты. Но одна фраза его все же насторожила.

Словно бы между прочим, однако профессионально акцентируя смысл ее, Латников заметил, что кандидатура «важняка» Турецкого была названа лично президентом.

«Вот те раз! А я и не знал, в какие сферы вхож. И никто ведь ничего не сказал!.. Нет, – подумал тут же Турецкий, – видать, присочинил замминистра. Но вот зачем ему это надо – серьезный вопрос... Придется уточнять у Кости...»

Общие фразы завершились, и приезжие вместе со встречающими потянулись к выходу. Словно делегация какая. Да и вообще, странной показалась Турецкому эта почти торжественная встреча. Как раз наоборот, питерцы должны были обидеться по поводу недоверия к ним своего земляка президента. Или тут по принципу: чего барин ни прикажет, все к лучшему? И еще: почему один лишь Турецкий удостоился высокой чести быть представленным губернатору? Или Латников тем самым в открытую продемонстрировал: вот вам кого надо в первую очередь бояться, господа хорошие! Но ведь сегодня или завтра сюда же прибудет более серьезная команда. Главный конкурент самому губернатору. И значит, опять торжественная встреча на Московском вокзале? Или в аэропорту Пулково? И опять обтекаемые фразы о том, как высоко ценят питерцы внимание президента... Дипломаты, мать их! А сами, поди, думают: чтоб вы все пропали!