– Ай, какой ты неосторожный! А где ж новый-то взять?

– Так ремонт можно и отложить.

– Да ты что, Сережа! – вдруг заволновался Монахов. – Как это можно! Никак нельзя, Сережа.

– Я на углу Пестеля и Садовой, посылайте механика с «инструментом», договоримся.

– Так ведь «инструмент» дорого стоит, Сережа.

– Ничего, из моего гонорара вычтите.

– Вычтем, конечно, куда ж деваться... А ты про время не забыл, часом, Сережа?

– Вот и поторопитесь. Кстати, и половину гонорара, как обычно, передайте с механиком. Не хочу нарушать установленного порядка.

– Ах, какой ты, Сережа!

– Какой?

– Недоверчивый. А ведь я, кажется, не давал повода.

– Кажется, – подчеркнул Сергей, – да. Но мне работать, и я должен быть спокоен.

– Понял, понял тебя, Сережа, – заторопился Патриарх. – Ну что поделаешь, работа и в самом деле прежде всего. Так ты ожидай механика. «Инструмент»-то какой, обыкновенный?

– Какого у вас больше всего. На букву «к», название забыл. Маленький такой.

– Ага, вспомнил, будет.

Сергей повесил трубку, зашел в пустую подворотню, где стащил с себя парик и отодрал бороду, вывернул плащ наизнанку и стал совсем другим человеком.

И снова задумался он над тем, что заставило его повернуть обратно от дверей квартиры. Что-то подсознательное, необъяснимое... И пришел к выводу, что действительно пора делать перерыв. Возможно, менять и заказчика, эти хоть и платят очень даже прилично, но начинают наглеть...

В следственном кабинете Следственного корпуса лефортовского изолятора сидели Меркулов и Турецкий. Ввели Никонова – пожилого, прихрамывающего человека с чахоточно втянутыми щеками. Видно, вопреки заключению врачей, что он относительно здоров, прошлое дает о себе знать. И новый срок может стать для него последним.

– Присаживайтесь, Федор Акимович, – сказал Меркулов.

Никонов хмыкнул, будто услышал шутку, и покрутил лысой головой.

– Что вас насмешило? – поинтересовался Меркулов.

– Человек уже сидит, а ему предлагают присаживаться...

– Ну да, старая хохма: если ты ходишь по камере, так думаешь, что не сидишь? Но давайте обойдемся без хохм. Вот из Питера приехал познакомиться с вами старший следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры Турецкий. Я тоже представлюсь: заместитель генерального прокурора Меркулов Константин Дмитриевич. И у меня появились кое-какие вопросы. Так поговорим?

– Не в моем положении возражать.

– Очень хорошо, что вы это понимаете. Так вот, Сергей Леонидович Соболев, которого вы знаете как Сергея Николаевича Светличного, уже у нас на крючке. Возьмем мы его не сегодня завтра. Но исполнитель – он и есть исполнитель, вы это тоже понимаете. Он получит свое по максимуму, до полного заката. Но заметьте, с волей навсегда простятся те, кто были руками, а не головой. Голова же уйдет от наказания. Не потому, что у нее оказались дурные или негодные руки, а потому, что она думает, а руки только исполняют ее волю. Понимаю – несправедливо, но что поделаешь?

– А почему вы, гражданин прокурор, считаете, что я, к примеру, навсегда простился в волей? У меня другое мнение.

– Мечтать-то вы можете себе о чем угодно, но только срок вам светит максимальный – для вашего здоровья, а режим тем более нехороший. Но речь сейчас даже и не об этом. Вон вчера Александр Борисович сидел за одним столом с Патриархом, понимаете? – Турецкий, пока ехал из аэропорта, успел подробно проинформировать Меркулова о странной встрече в резиденции. – Мы его, конечно, возьмем, слов нет. И статьи найдутся. Но все-таки паровозом в последних делах, возбужденных в связи с убийствами питерских бизнесменов и политиков, пойдете вы. В качестве координатора и, естественно, организатора, поскольку настоящего вы назвать не хотите.

– Не получится, гражданин прокурор, – с ехидной улыбочкой возразил Никонов. – Мне звонили, я звонил – и все. А кто звонил, понятия не имею.

– Нет, суду не понравятся такие объяснения. Мои гораздо правдоподобнее. Да и бывший майор Герасименко, и Игорь Рачонкин, наконец, и Сергей Соболев безусловно подтвердят, что получали указания от вас лично. А потом, я вам скажу – между нами, понимаете? – у нас же следствие годами ведут. Адвокаты там протестуют, жалобы составляют, а следствие тянется себе. Срок кончается, суд освобождает подсудимого из-под стражи прямо в зале, а его, только что освобожденного, тут же на выходе берут – и снова на нары. Повод-то находится обязательно. Верно, незаконно. И мне, заместителю генерального прокурора, очень неприятно это сознавать и вам говорить. Очень неприятно! Но у меня ж все-таки одна голова, за всем не уследишь.

– Значит, понимаете, что незаконно действуете? – спросил Никонов с кривой ухмылкой.

– Понимаю. Каюсь. Только ведь вам мое покаяние оптимизма не добавит. Незаконно, говорите? А убивать законно? А команду отдавать: того замочить, этого... законно? Ну я думаю, теперь у вас будет очень много свободного времени, до конца жизни, хватит на размышления.

– А если я раньше подумаю?

– Раньше – это когда? Сейчас? Завтра? Нам ведь ждать да ходить вокруг вас, Федор Акимович, некогда. Пока вы тут прохлаждаетесь в размышлениях, там, очень возможно, новые убийства замышляются. И заметьте, все, кого мы и дальше будем брать, станут топить именно вас. На ваши указания ссылаться. Они это отлично организуют!

– Вам говорить просто... А что думаете, старику, что ли, легче на перо сесть, чем молодому?

– А вы разве уже получали угрозы?

– Пока, как говорится, Бог миловал. Но стоит рот открыть...

– Так говорят все, не вы первый. Но рты в конце концов открывают, и сознаются в своих преступлениях, и сотрудничают со следствием, и суд оказывает снисхождение. И люди однажды выходят на волю. А если бы было наоборот, сами подумайте, бандиты из мести уже давно перестреляли бы друг друга. У вас же каждый сам за себя, никто не хочет тянуть срок за соседа. Логично?

– Так что вы от меня хотите? – мрачно спросил Никонов.

– Назовите заказчика. Приведите фактические обстоятельства. Александр Борисович через... – Меркулов взглянул на часы, – через полтора часа вылетает снова в Петербург. И возьмет с собой протокол с вашими показаниями. Поторопитесь, у нас очень мало времени.

– Ну кое-что, наверное, я вам скажу... – задумчиво начал Никонов. – Жизнь моя, гляжу, вам известна. А не знаете вы вот чего... Записывать будете? Или мне самому?

– Будем записывать, так быстрее, – сказал Меркулов и подвинул Турецкому несколько листов протокола допроса.

– Пересеклись наши дорожки, – неторопливо продолжил Никонов, – во Владимирской пересылке... Савел Монахов тогда на Патриарха еще не тянул, но авторитетом уже пользовался...

Некстати зазвонил внутренний телефон. Меркулов поднял трубку.

– Следователя Турецкого срочно вызывают по его мобильнику, – доложил дежурный.

Согласно установленному порядку, Александр Борисович оставил и телефонную трубку, и личное оружие у дежурного.

– Давай вниз, – сказал Меркулов, – что-то срочное... Продолжайте, Федор Акимович, я вас слушаю.

Турецкий услышал взволнованный голос Грязнова:

– Это ты, Саня? Полный атас!

– Что случилось? Я еще в Лефортове.

– Костю можешь быстро найти?

– Могу, говори.

– Только что убит Панкратов... Не угадал я, мать его!..

– Где?!

– Здесь, где же еще! Десять минут назад!

– Как это произошло?

– Долго объяснять. С ним были Алексеев и Латников.

– Они тоже?!

– Да нет! – раздраженно воскликнул Вячеслав. – Подробности потом. Саня! Заказ в чистом виде!

– Я не понял, чего ты не угадал?

– Адрес не угадал! Сечешь?

– А-а, не того?

– Вот именно. Давайте там решайте, как быть, и звони на мой. Я побежал.

Турецкий поднялся в следственный кабинет и шепнул Меркулову на ухо:

– Прервись на минуту, – и нажал кнопку вызова контролера.

В кабинет вошел контролер, а Турецкий с Меркуловым вышли в коридор.